— Здесь мой ответ на вопросы Климента.
Мишнер не сразу взял письмо.
— Я весь день думал об этом, — сказал Тибор, — и, чтобы ничего не упустить, все записал.
Официантка поставила на стол два высоких запотевших бокала темного пива. Мишнер припал губами к бокалу, сделал жадный глоток горьковатого пенистого напитка. Катерина отпила тоже. Тибор пил уже вторую порцию, первый бокал, уже пустой, стоял на столике рядом с ним.
— Я долго не вспоминал о Фатиме, — тихо сказал Тибор.
Заговорила Катерина:
— Вы долго работали в Ватикане?
— Восемь лет, при Иоанне Двадцать третьем и Павле Шестом. Потом вернулся к миссионерской деятельности.
— Иоанн Двадцать третий при вас читал третье откровение? — осторожно спросил Мишнер, стараясь не показать, не выдать того, что он знает о содержимом письма Климента.
Тибор долго смотрел в окно.
— Да, я был там.
Мишнер знал, о чем просил Климент Тибора, поэтому продолжил:
— Отец, Папу что-то беспокоит. Объясните, что это?
— Я понимаю его тревогу.
Мишнер пытался скрыть свою заинтересованность:
— Вы о чем-то догадываетесь?
Старик покачал головой:
— Прошло сорок лет, а я сам не все понимаю.
Он говорил, глядя в сторону, как будто не был уверен в своих словах.
— Сестра Люсия была святой женщиной. Церковь дурно обошлась с ней.
— Почему? — спросила Катерина.
— Рим заточил ее в монастырь. Не забудьте, что в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году о третьем откровении знали только она и Иоанн Двадцать третий. Тогда Ватикан разрешил ей видеться только с ближайшими родственниками и запретил рассказывать о явлениях Девы кому бы то ни было.
— Но когда Иоанн Павел раскрыл секрет в двухтысячном году, она участвовала в церемонии, — возразил Мишнер.
— Когда в Фатиме торжественно оглашали текст откровения, она сидела рядом на трибуне.
— Тогда ей было уже за девяносто. Говорили, что она уже плохо слышит и видит. И не забудьте, что ей запретили говорить об откровениях. Она и тогда ничего не сказала. Ни слова.
Мишнер сделал еще глоток пива.
— А что плохого сделал Ватикан сестре Люсии? Разве не надо было защитить ее от всяких психов, которые стали бы лезть к ней с расспросами?
Тибор скрестил руки на груди.
— Я знал, что вы не поймете. Вы сами чиновник Курии.
Мишнера задело это замечание, он как раз не чувствовал себя чиновником.
— Мой наставник не сторонник Курии.
— Ватикан требует полного повиновения. Иначе ты получаешь письмо из Апостольского пенитенциария и тебя вызывают в Рим для отчета. Мы должны делать, что нам говорят. Сестра Люсия была предана церкви. Она исполняла все, что ей говорили. Поверьте, Риму было совершенно не нужно, чтобы она оказалась на виду у прессы. Иоанн велел ей молчать, поскольку у него не было выбора, и после него все остальные папы повторяли его запрет по этой же причине.
— Насколько я помню, и Павел Шестой, и Иоанн Павел Второй приезжали к ней. Иоанн Павел даже совещался с ней перед опубликованием третьего откровения. Я говорил с епископами и кардиналами, участвовавшими в обнародовании текста откровения. Она подтвердила подлинность записей.
— Каких записей? — спросил Тибор.
Странный вопрос.
— Вы хотите сказать, что церковь лжет о Фатиме? — прямо спросила Катерина.
Тибор снова взял бокал с пивом.
— Мы никогда этого не узнаем. Почтенных Иоанна Двадцать третьего и Иоанна Павла Второго уже нет с нами. Остался только я.
Мишнер решил сменить тему.
— Расскажите, что вы знаете. Что произошло, когда Иоанн Двадцать третий прочел откровение?
Старик откинулся на спинку шаткого стула, какое-то время обдумывал свой ответ. Наконец сказал:
— Ладно, я расскажу вам, как все было.
«„Вы знаете португальский?“ — спросил монсеньор Каповилла.
Тибор поднял глаза. Он уже десять месяцев прослужил в Ватикане, и никогда еще к нему не обращался никто из служащих на четвертом этаже Апостольского дворца, тем более личный секретарь Иоанна XXIII.
„Да, отец“.
„Святому Отцу нужна ваша помощь. Возьмите блокнот и ручку и следуйте за мной“.
Вслед за священником он прошел к лифту, они молча поднялись на четвертый этаж, после чего их провели в апартаменты Папы. Иоанн XXIII сидел за письменным столом. На нем лежал маленький деревянный футляр со сломанной восковой печатью. В руках у Папы было два исписанных листа бумаги.
„Вы можете прочесть это, отец Тибор?“ — спросил Иоанн.
Тибор взял бумагу и бегло просмотрел написанное, не вникая в значение текста, а лишь затем, чтобы убедиться, что содержание текста ему понятно.
„Да, Святой Отец“.
На круглом лице Папы появилась улыбка. Эта улыбка оказывала магическое воздействие на католиков во всем мире. Журналисты называли его Папа Джон — и он уже смирился с этим прозвищем. Долгое время, пока из-за тяжелого недуга Пий XII не мог встать с постели, папский дворец был погружен во тьму, поскольку его окна были занавешены темными шторами в знак траура. Но сейчас шторы были раздвинуты, в окна лился свет итальянского солнца, и любой, кто заходил на площадь Святого Петра, видел, что этот кардинал из Венеции намерен снова вдохнуть в папскую резиденцию жизнь.
„Сядьте, пожалуйста, вот сюда, к окну, и сделайте перевод на итальянский, — попросил Джон. — На двух отдельных страницах, как в оригинале“.
Тибор проработал без малого час, тщательно сверяя текст обоих переводов с подлинником. Текст был написан ясным женским почерком, язык изобиловал архаизмами, употреблявшимися в конце прошлого века. Языки меняются со временем, как люди и их культура, но он достаточно хорошо знал португальский, и задача не представляла для него особой сложности.