— И зачем вы столько лет хранили их?
— Я сам себе задавал этот вопрос. Не знаю зачем, но хранил.
— А почему вы решили написать Клименту?
— С третьим откровением обошлись плохо. Церковь нечестно ведет себя по отношению к верующим. Я не смог промолчать, что-то заставило меня высказаться.
Валендреа быстро глянул на Амбрози и заметил, что тот слегка склонил голову вправо. Туда.
— Давайте пройдемся немного, — сказал он, взяв Тибора под руку. — Расскажите, почему вы приезжаете в эту церковь.
— Я до сих пор не понимаю, как вы меня нашли, ваше преосвященство.
— Ваша любовь к уединенной молитве всем известна. Мой помощник навел справки, и ему рассказали о вашем еженедельном ритуале.
— Это святое место. Католики молятся здесь уже пятьсот лет. Здесь находишь утешение. — Тибор помолчал. — И еще я приезжаю сюда из-за Богоматери.
Они шли вслед за Амбрози по узкой тропинке.
— Объясните.
— Мадонна сказала детям из Фатимы, что в первую субботу месяца нужно проводить искупительную молитву. Я приезжаю раз в неделю, чтобы совершать свою искупительную молитву.
— О чем вы молитесь?
— О мире на земле, как наказала Дева.
— Я молюсь о том же. И Святой Отец тоже.
Тропинка оборвалась на краю пропасти. Перед ними раскрывалась панорама поросших густым лесом гор в серо-голубой дымке. Огней почти не было видно, лишь кое-где вдали горели костры. Свечение с южной стороны горизонта обозначало находившийся в сорока милях от них Бухарест.
— Какое величие, — сказал Валендреа. — Великолепный вид.
— Я часто прихожу сюда после молитвы, — сказал Тибор.
Они говорили вполголоса.
— Это помогает вам находить силы для работы в приюте?
Вопрос прозвучал как утверждение. Тибор кивнул:
— Да, здесь я нахожу покой.
— Это неудивительно.
Валендреа сделал знак Амбрози. Прелат выхватил откуда-то сбоку длинный клинок, сверкнула сталь, занес руку и полоснул по горлу Тибора. Глаза священника вылезли из орбит, он захрипел, захлебываясь кровью. Амбрози отбросил кинжал, обхватил тело старика сзади и сбросил с обрыва.
Взметнулась темная сутана в лунном мерцающем свете, и спустя мгновение тело священника исчезло в темноте.
Послышался глухой звук удара, потом еще один, затем наступила тишина.
Валендреа неподвижно стоял рядом с Амбрози. Он не отрывал взгляда от раскинувшейся перед ним пропасти.
— Там камни? — спокойно спросил он.
— Много камней и быстрое течение. Тело найдут через несколько дней.
— Трудно убивать? — Валендреа действительно хотел узнать это.
— Я должен был это сделать.
Кардинал посмотрел на своего преданного друга, но не смог разглядеть выражение его глаз, затем перекрестил его лоб, губы и сердце.
— Во имя Отца, Сына и Святого Духа, прощаю тебя.
Амбрози благодарно поклонился.
— Любой религии нужны мученики. И мы только что лицезрели последнего мученика церкви.
Валендреа преклонил колени.
— Давай вместе помолимся о спасении души отца Тибора.
Кастель-Гандольфо
12 ноября, воскресенье
12.00
Мишнер стоял за спиной Климента в выезжающем за ворота виллы и направляющемся в сторону города «папомобиле». Это был специально сделанный — на базе «мерседеса-бенц» — открытый фургон с местами для двух человек, закрытый прозрачным пуленепробиваемым стеклом. В этой машине Папа всегда проезжал через большое скопление людей.
Климент согласился на воскресный визит. В деревушке, граничившей с папской резиденцией, жило всего около трех тысяч жителей, и они были безмерно преданы понтифику. Такими визитами он выражал им свою признательность.
После вчерашнего разговора Мишнер не видел Папу до утра. Несмотря на свою врожденную отзывчивость и общительность, Климент XV оставался Якобом Фолкнером, одиноким человеком, ценившим неприкосновенность своего внутреннего мира. В том, что он провел весь вечер один, за молитвой и чтением и рано лег спать, не было ничего необычного.
Час назад Мишнер написал от имени Папы распоряжение одному из свидетелей, видевших Деву в Меджугорье, о том, чтобы тот рассказал о так называемом десятом откровении. Мишнер по-прежнему не горел желанием ехать в Боснию. Оставалось надеяться, что поездка будет недолгой.
Они домчались до городка за несколько минут. Центральная площадь была заполнена народом. Когда появился автомобиль Папы, воздух огласился радостными криками. Чтобы не казаться безжизненным экспонатом на витрине, Климент махал рукой, улыбался и, находя в толпе знакомые лица, кивал им.
— Как они любят Папу, — вполголоса сказал он по-немецки, продолжая смотреть на людей и вцепившись рукой в поручень из нержавеющей стали.
— Вы никогда не давали им повода разочароваться, — заметил Мишнер.
— Все носящие эту мантию должны стремиться к этому.
Фургон объехал вокруг площади.
— Попроси водителя остановиться, — сказал Папа.
Мишнер дважды стукнул по стеклу. Фургон встал, и Климент сам открыл стеклянную дверь. Он ступил на мостовую, и сейчас же четверо телохранителей, окружавших машину, пришли в состояние боевой готовности.
— Думаете, это разумно? — спросил Мишнер.
Климент обернулся к нему:
— Как раз это разумно.
Протокол не разрешал Папе выходить из фургона. Хотя об этом визите объявили только вчера, основания для беспокойства были.
Климент приближался к верующим, протянув навстречу им руки. К иссохшим ладоням старика потянулись маленькие дети, и он, приобняв, приблизил их к себе. Климент всегда жалел, что сам не может стать отцом.