Телохранители окружили Папу, но горожане, чтобы не провоцировать их, оставались на почтительном расстоянии от проходившего вдоль толпы Климента. Многие кричали Viva, Viva! — традиционное приветствие, которое папы слышали на протяжении столетий.
Мишнер наблюдал молча. Климент XV совершал то, что две тысячи лет совершали все папы.
...«Ты Петр-камень, и на сем камне Я воздвигну церковь Мою, и врата Ада не одолеют ее. И дам тебе ключи Царства Небесного; и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах».
Двести шестьдесят семь человек поочередно избирались звеньями этой неразрывной цепи, начиная с Петра и заканчивая Климентом XV. Мишнер видел прекрасный пример пастыря во главе стада.
В его голове пронеслись слова третьего Фатимского откровения.
...Прежде чем дойти до него, Святой Отец прошел через большой полуразрушенный город тяжелыми шагами, преисполненный боли и скорби. Он молился о душах умерших, тела которых он видел. И когда он был на самой вершине горы и преклонил колени у подножия высокого креста, его убили солдаты, выпускавшие в него пули и стрелы.
Может быть, именно из-за этого упоминания о грозящей опасности Иоанн XXIII и его преемники предпочли утаить послание? Но в 1981 году сумасшедший покушался на жизнь Иоанна Павла II. Многие годы спустя Иоанн Павел впервые явил миру третье откровение. Так почему же он ждал целых девятнадцать лет, прежде чем открыть людям слова Девы? Еще один из множества вопросов, не имеющих ответа. Мишнер решил не думать об этом. Он просто смотрел на Климента в толпе верующих, и все его страхи развеялись.
Он почему-то был уверен, что сегодня с его другом ничего не случится.
На виллу они вернулись в два часа. На террасе их ждал обед, и Климент пригласил Мишнера разделить с ним трапезу. Они ели молча, любуясь цветами и наслаждаясь прекрасным ноябрьским днем. В бассейне за стеклянной стеной никого не было. Бассейн был одним из немногих капризов Иоанна Павла II, который в ответ на возражения Курии по поводу его дороговизны сказал, что построить бассейн все равно дешевле, чем избрать нового Папу.
Обед состоял из любимого Климентом густого супа из говядины с овощами и черного хлеба. Мишнер любил этот сорт хлеба. Он напоминал ему о Катерине. Они часто ели такой же хлеб за обедом, запивая его кофе. Интересно, где она сейчас, подумал Мишнер, и почему она уехала из Бухареста не попрощавшись? Он надеялся однажды снова увидеть ее, может быть, после, закончив карьеру в Ватикане, где-нибудь, где нет людей вроде Альберто Валендреа и никому нет дела, кто он и чем занимается. Где он сможет следовать зову своего сердца.
— Расскажи о ней, — попросил Климент.
— Откуда вы знаете, что я думаю о ней?
— Это нетрудно.
В глубине души Мишнер хотел о ней поговорить.
— Она не похожа на остальных. Знакомая, но непонятная.
Климент отпил вина из бокала.
— Мне постоянно кажется, — сказал Мишнер, — что, если бы мне не нужно было подавлять свои чувства, я был бы лучше и как человек, и как священник.
Папа поставил бокал на стол.
— Я понимаю твое смятение. Безбрачие не нужно церкви.
Удивление было столь велико, что Мишнер перестал есть.
— Надеюсь, вы ни с кем не делились этим мнением.
— Если не доверять тебе, тогда кому же?
— Когда вы это решили?
— Со времени Трентского собора прошло много лет. А сейчас мы живем в двадцать первом веке и соблюдаем доктрины шестнадцатого.
— В этом вся суть католицизма.
— Трентский собор призвал к обсуждению протестантских реформаторов. Но мы проиграли, Колин. Протестантизм победил.
Он понял, что хотел сказать Климент. Трентский собор утвердил догмат о безбрачии обязательным, но с оговоркой, что он не имеет божественного происхождения. То есть церковь могла отменить его. Следующие после Трентского Первый и Второй Ватиканский соборы не стали трогать догмат. А сейчас верховный понтифик, единственный в мире человек, который может его изменить, критикует бездеятельность церкви.
— Что вы говорите, Якоб?
— Я просто болтаю со своим старым другом. Почему священники не могут жениться? Почему они должны всю жизнь оставаться целомудренными? Если другим можно, то почему нельзя священникам?
— Лично я согласен с вами. Но, боюсь, Курия придерживается других взглядов.
Подавшись вперед, Климент отодвинул пустую тарелку.
— В этом все дело. Курия никогда не поддержит никаких шагов, ставящих под угрозу ее существование. Знаешь, что сказал мне недавно один из них?
Мишнер покачал головой.
— Он сказал, что безбрачие нужно оставить, потому что иначе придется резко увеличить жалованье священникам. Надо будет направить десятки миллионов на денежное содержание клириков. Ведь тогда им придется содержать жен и детей. Как тебе это? Вот она — логика церкви.
Мишнер согласился, но не удержался от замечания:
— Стоит вам только заикнуться об отмене безбрачия, и вы дадите в руки Валендреа огромные козыри. Начнется мятеж кардиналов.
— Но в этом и преимущество Папы, — лукаво возразил Климент. — Мои суждения о вопросах догматики непогрешимы. Мое слово решающее. Мне не нужно ни у кого просить разрешения, и меня невозможно отстранить от должности.
— Но непогрешимость — это тоже догмат, созданный церковью, — напомнил Мишнер. — Следующий Папа может пересмотреть его.
Папа в волнении начал мять одной ладонью другую, суставы затрещали. Мишнеру была знакома эта его привычка.