Третий секрет - Страница 49

— Колин, мне было видение.

Мишнер не сразу понял смысл его сказанных почти шепотом слов.

— Было что?

— Со мной говорила Богоматерь.

— Когда?

— Давно, вскоре после первого письма Тибора. Поэтому я и пошел в хранилище. Она велела мне.

Сначала Папа говорил об отказе от догмы, существовавшей пять столетий. Теперь заявляет о явлении Девы Марии. Мишнер понимал, что разговор должен остаться между ними, но не мог забыть, что Климент сказал ему в Турине.

«Неужели ты веришь, что мы можем хоть на секунду почувствовать себя в безопасности?»

— Стоит ли об этом говорить?

Интонацией он пытался предупредить Папу. Но Климент как будто не слышал его.

— Вчера. Я видел Ее в часовне. Я посмотрел наверх, а Она пролетала надо мной в лучах голубого и золотистого цвета, и от Нее исходило сияние.

Папа помолчал.

— Она сказала, что Ее сердце исколото шипами и эти шипы — порождение человеческой неблагодарности и богохульства.

— Вы хорошо запомнили Ее слова? — спросил Мишнер.

Климент кивнул:

— Она произнесла их совершенно четко.

Климент сжал пальцы:

— Колин, я не выжил из ума. Я точно знаю, это было видение.

Папа опять выдержал паузу.

— Иоанн Павел Второй тоже Ее видел.

Мишнер знал об этом, но промолчал.

— Мы все глупцы, — произнес Климент.

Мишнера начинали раздражать бесконечные недоговоренности, но он продолжал молчать.

— Дева велела отправляться в Меджугорье.

— Поэтому вы посылаете меня туда?

Климент кивнул:

— Она сказала, что тогда мы все поймем.

На несколько минут повисло молчание. Мишнер не знал, что сказать. Трудно идти против божественной воли.

— Я разрешил Валендреа прочесть фатимские записи, — прошептал Климент.

— А что в них?

— Часть того, что прислал мне отец Тибор.

— Вы скажете мне, что именно?

— Не могу.

— А почему вы разрешили Валендреа их прочесть?

— Я хотел посмотреть на его реакцию. Чтобы прочесть их, он даже пытался шантажировать архивариуса. Теперь ему известно то же, что и мне.

Мишнер хотел еще раз спросить, что было в бумагах, но тут их разговор прервал негромкий стук у дверей террасы. Вошел один из дворецких со сложенным листом бумаги в руках.

— Монсеньор Мишнер, это только что пришло по факсу из Рима. Написано: сразу передать вам.

Он взял письмо, поблагодарив дворецкого, который тут же исчез. Мишнер развернул бумагу и прочел ее. Затем он посмотрел на Климента.

— Звонил нунций из Бухареста. Убили отца Тибора. Тело нашли сегодня утром, его вынесло на берег реки к северу от города. Ему перерезали горло и, видимо, сбросили со скалы. Его машину нашли около церкви, где он часто молился. Полиция подозревает ограбление. В тех местах полно разбойников. Одна из сестер в приюте рассказала нунцию о моем визите, поэтому мне и сообщили. Нунций спрашивает, почему я приезжал инкогнито.

Климент побледнел. Перекрестился и молитвенно сложил руки. Мишнер увидел, как его желтые веки сжались, морщины глубоко прорезали лоб и старик что-то забормотал про себя.

По лицу Папы текли слезы.

Глава XXIX

Кастель-Гандольфо

12 ноября, воскресенье

16.00

Весь день Мишнер думал об отце Тиборе. Ему постоянно представлялось, как из реки вытаскивают окровавленный труп старика болгарина, и, гуляя по дорожкам сада, он безуспешно пытался отогнать от себя эту картину. Наконец он решил навестить часовню, где веками у алтаря служили папы и кардиналы. Он уже больше десяти лет не служил мессы. Мишнер был слишком занят мирскими делами других, но сегодня он не мог не отслужить заупокойную мессу по старому священнику.

В полной тишине он надел облачение. Выбрав черную епитрахиль, он накинул ее на плечи и подошел к алтарю. Обычно перед алтарем лежал усопший, а все скамьи в церкви занимали его друзья и родственники. Это должно было подчеркнуть единство с Христом, единение со святыми, которое теперь испытывал покойный. Когда-нибудь, в Судный день, все вновь воссоединятся и вместе обретут покой во Христе.

Так говорила церковь.

Но, произнося слова службы, он ловил себя на мысли, что все это лишено смысла. Неужели действительно есть верховное существо, дающее вечное спасение? И можно ли заслужить эту награду, просто следуя указаниям церкви? Неужели можно искупить грешную жизнь несколькими минутами раскаяния? Неужели Богу не нужно больше? Разве не нужно пожертвовать Ему всю жизнь? Никто не совершенен, все совершают промахи, но цена спасения должна быть выше, чем обычная процедура раскаяния.

Он сам точно не помнил, когда у него начались эти сомнения. Может быть, еще тогда, когда он был с Катериной? Возможно, к таким мыслям его подтолкнули амбициозные прелаты из его окружения, твердящие о любви к Богу, но думающие только о карьере и богатстве. Зачем преклонять колени и целовать папский перстень? Христос не учил этому. Так почему же Его детям разрешено принимать такие почести?

Может быть, его сомнения просто дань времени?

Мир уже не тот, что был сто лет назад. Все тесно связаны друг с другом. Связь работает быстро. Люди пресыщены информацией. Бог уже не успевает за всем этим. Человек рождается, живет и умирает, и его тело разлагается в земле. Прах к праху, как сказано в Библии. И все. Но если это так, то твоя единственная награда — то, что ты успел сделать в жизни, и твое спасение — память о тебе.

Он достаточно хорошо знал вероучение, чтобы понять: большинство принципов Римской католической церкви не связано ни с ее же собственными интересами, ни с интересами прихожан. Время стерло грани между повседневным и божественным. К божественным законам прибавилось придуманное людьми. Священники безбрачны, потому что так повелел Господь. Священниками могут быть только мужчины, потому что мужчиной был Христос. Адам и Ева были мужчина и женщина, значит, любовь может быть только разнополой. Откуда взялись эти догмы? Почему они так живучи?